Каждый из нас делает однажды в жизни выбор, который определяет всю его дальнейшую судьбу. Иногда, нет-нет, да и задумываешься: а что если бы жизнь начать снова?.. И понимаешь, что ничего бы не стал менять, получив такой шанс. Судье Оренбургского района Ларисе Олеговне КОЛЬЧУГИНОЙ тоже когда-то пришлось выбирать, и выбор этот оказался верным.
– Лариса Олеговна, расскажите нашим читателям, пожалуйста, как у девочки-школьницы могла появиться такая серьёзная мечта – стать судьёй?
– Не поверите, но в школе у меня была совсем другая мечта. С детства я серьёзно занималась музыкой и после окончания музыкальной школы в 1979 году поступила в Оренбургское музыкальное училище – ныне институт имени М. и Л. Ростроповичей. Чтобы понять, какой это был уровень, наверное, достаточно сказать, что конкурс туда составлял 20 человек на место. Но я прошла! В музшколе всегда училась на «отлично» и, видимо, приучила своих родителей к такому положению дел. Но в училище, как вы понимаете, требования оказались гораздо выше, чем в музшколе, учиться на «отлично» уже не получалось, и по настоянию моего папы, который для меня был авторитетом, я, как послушная дочь, вернулась в школу, а после её окончания поступила во Всесоюзный юридический заочный институт – ныне Оренбургский филиал Московской государственной юридической академии.
– И на смену мечтам о музыке пришли новые мечты?
– После вуза успела поработать юристом, но уже тогда поняла, что это не будет делом моей жизни. А когда перешла на работу в отдел юстиции Оренбургского облисполкома, мне понадобились два с половиной года, чтобы наконец решиться попробовать себя в профессии судьи, для себя твёрдо решив: это моё. Конечно, честно говоря, сомнения мучили, но желание их пересилило. В 1991 году, сдав квалификационный экзамен, я получила назначение судьёй Оренбургского районного суда.
– Помните, как вели свои первые судебные заседания?
– Первое время я боялась подсудимых, а они – меня. Какие они были, мои подсудимые? Разные, конечно. Тогда, в 1990-е, люди были менее юридически подкованными, чем теперь. А ещё в те годы законом не было определено обязательное участие в процессах прокурора и адвоката, и в относительно несложных делах в зале судебного заседания мы оставались с подсудимым один на один.
– А учителя у вас были хорошие?
– Школу в профессии я получила замечательную. Мой первый учитель и наставник в профессии – председатель Оренбургского районного суда Тамара Алексеевна Ольховик, грамотная, требовательная, в то же время чуткая и отзывчивая. Поначалу я приходила вместе с ней на её процессы, слушала, запоминала, потом писала свои собственные проекты приговоров, а она их проверяла, оценивала со всей строгостью, за что я ей безмерно благодарна, – такая вот была у меня «производственная практика».
– Вы начинали работать в непростое время. Какие дела приходилось рассматривать по большей части в 1990-е годы?
– Интересных дел было много. Каждое четвёртое-пятое дело приходилось на вымогательство и грабёж. Тогда в обиход и вошло новое слово «рэкет». И ни о какой гуманизации речи в 90-е не шло – многих отправляли за решётку – и никаких условных приговоров.
– Всегда ли судье удаётся разглядеть в судебном процессе личность того или иного подсудимого?
– Что подсудимый за человек – это обязательно судья в ходе судебного заседания поймёт и увидит. Порой достаточно его послушать в судебном заседании, прочитать материалы уголовного дела, характеристики, и картинка личности подсудимого состоялась. Бывало ли кого-то жалко? Да, конечно. Разброс в назначении наказания у судьи всегда есть, и всё зависит от совокупности многих факторов. За 28 лет судейской практики у меня случались сомнения, например, в вопросах законности добывания следствием доказательств. И если судья понимает, что в ходе судебного заседания противоречия или сомнения в доказательной базе не могут быть устранены, существовал институт дополнительного расследования, после которого часть из этих дел в суд уже не возвращалась. А это значит, что сомнения были обоснованными. Личностное отношение к подсудимому обязательно существует, но если доказательства вины неоспоримы, он должен понести заслуженное наказание, и иного пути, кроме соблюдения буквы закона, у судьи, когда он пишет приговор, быть не должно.
– А в жизни вы всегда себе судья?
– Стараюсь и обязана помнить об этом, потому что на нас смотрят под особым углом зрения, причём во всём: начиная с того, как я одета, и заканчивая тем, какой у меня круг общения. Мой статус к этому обязывает, и общество вправе требовать от меня большего, чем от остальных, я это хорошо знаю. Человек, выбирая нашу профессию, изначально должен себя дисциплинировать, настроить на то, что от чего-то придётся отказаться, и даже вне зала судебного заседания надо вести себя так, словно за тобой наблюдают.
– Лариса Олеговна, вы себя можете назвать счастливым человеком?
– Да. Помню, спустя несколько лет после того как я состоялась в профессии, мой папа однажды спросил меня: «Ну что, ты не жалеешь о своём выборе?» Я ответила: «Конечно же, нет». И до сих пор, спустя много-много лет, эта профессия значит для меня очень многое. Она занимает много личного времени, которое я, как любая женщина, могла бы отдать своей семье, детям. Моя дочь как-то незаметно выросла, и у неё уже своя дочь. Я, наверное, жалею, что тогда не могла проводить с ней больше часов и минут, но и заниматься любимым делом в жизни, которое у тебя к тому же получается, – это для женщины очень и очень важно. А поэтому о чём-о чём, но о своём выборе я не пожалела ни разу.
Беседовал Владислав ЗУБЧЕНКО
Фото из личного архива Ларисы Кольчугиной
